Пусть мама приедет, пусть мама придёт, пусть мама меня непременно найдёт
Очень часто мы признаемся в любви к маме на 8 Марта или, в крайнем случае, на ее день рождения. И каждый раз сокрушаемся, что надо бы это делать остальные 363 дня в году. И признание это может принимать разные формы. Например, вот такой крик души...
"Никогда в жизни не могла себе такого представить. После режима "сто истерик в час", моего судорожного вздрагивания каждый раз, когда она входит в комнату, боясь, что она опять сорвется на крик. После ее фраз, произнесенных мне в лицо о том, что я не дочь, что я бездельница и хамка, что она вырастила монстра и чудовище.
После пулеметных очередей друг в друга при каждом пересечении на кухне, буквально через несколько часов после того, как она в очередной раз уедет на дачу, я буду сидеть и умиленно рассматривать фотографии моего детства, где она заливисто смеется, распустив солнечную гриву. А потом буду рассматривать недавние - со всеми ее морщинками и складочками на лице. Буду находить какие-то ее записки: "На улице очень холодно, одевайся теплее, люблю дочь. Мама". Никогда не думала, что она будет сниться мне печальная и каждый раз при мысли о ней будет предательски дрожать нижняя губа. Что же я делаю. Зачем я так с ней?
Даже во время всех наших ссор она звонит и узнает, не уморила ли я кота голодом, и спрашивает, что я приготовила поесть, потому что знает, что я не умею готовить. Она, оказывается, незаметно, на цыпочках, проходит в комнату, когда я сплю, поливает цветы, смотрит на меня и укрывает одеялом, как в детстве. Она приносит мне что-нибудь сладкое к компьютеру, когда я сижу за ним часами, и, ласково ворча, гладит меня своей ладонью по макушке, когда я плачу.
Она смешная и добрая, я переросла ее. У нее глаза меняют цвет, становятся из зеленых пронзительно изумрудными. Ей пятьдесят лет, и легче сосчитать здоровые участки организма, чем перечислить ее болезни. Но она всегда румяная и счастливая, как малое дитя.
Я всегда ношу с собой ее фотографию, там она снята задолго до моего рождения. Ей не больше двадцати пяти. Фотография черно-белая и уже старая от времени, но именно тем самым она так мне дорога. На ней стоит молодая женщина в летний солнечный день. Ее глаза так бездонны и распахнуты. Как будто Бог стоит перед ней с допотопным фотоаппаратом и настраивает объектив.
Она волшебно-наивно верит дикторам новостей и девочкам из реклам. Иногда она стоит на кухне в пижаме, держа в одной руке сигарету, и смотрит куда-то за окно, вдаль, сквозь дома и Кольцевую дорогу. Мне все время хочется спросить ее, куда она смотрит, но всякий раз я боюсь ее потревожить.
А если я вдруг заболею, она, страшно ругаясь на мою безалаберность и общий бытовой идиотизм, идет в аптеку за лекарствами. Сидит рядом со мной на кровати и смотрит, как я глотаю противные таблетки и микстуры. Она каждый год заставляет меня наряжать елку в середине декабря. Вешает гирлянды и лампочки, скачет в серебряном дождике по дому и спрашивает, куда присобачить шарик или снеговичка, а я огрызаюсь, что мне все равно.
Но стоит ей только уехать, хотя бы на один день, и я сразу понимаю, что дом живет и светится только ей. Стоит ей уехать, как дом начинает пахнуть сыростью, будто подгнивает где-то. Кот без нее ночью постанывает жалобно и ищет, где же она теперь спит, чтобы прийти и привычно улечься под бок.
Меня она, оказывается, всегда воспитывает стержнем, чтобы я не расползалась жижей и не захлебывалась ленью. Она, оказывается, просто меня любит. И ей ужасно страшно, что я такая большая и говорю такими заумными фразами по телефону. Ей, оказывается, очень больно, что я давно ей ничего не рассказываю, и ужасно одиноко, потому что у меня сто пятьдесят тысяч людей кругом, а у нее только надежда на то, что у меня все хорошо. Мама! У меня все хорошо.
Каждый день, когда я возвращаюсь домой, она выходит мне навстречу и начинает задавать миллион вопросов. Но у меня не хватает сил на них отвечать. Мама! Это не из-за того, что мне нечего тебе рассказать, а только потому, что я очень сильно устаю.
Иногда, когда она уже спит, мне так хочется прижаться к ней, чтобы она меня погладила по голове и поцеловала, но становится неловко, что я, такая большая и вроде как почти взрослая, напрашиваюсь на ласку. Разворачиваюсь и ухожу, а потом всю ночь называю себя дурой и не могу заснуть.
Это просто я так сильно люблю свою маму, что от ее тепла, ласки и внимания мне разрывает сердце.
Мама! Прости меня за поступки, которые я совершала. Прости за слова, которые я говорила. Прости за мой характер, порой циничный и равнодушный. Прости за те слова и поступки, которые не сделала или не сказала, потому что не хватило смелости. Прости за то, что так редко говорю "Прости меня!". И еще реже - "Люблю тебя!".
Добавить комментарий