Моя мания – клептомания

Сегодняшней героине нашей «Исповеди» советы психолога не нужны – она справилась со своей проблемой. Но от этого ее история не стала менее интересной. По крайней мере, подобное письмо в нашей почте оказалось впервые.

«Привет, дорогая «Маруся»!
Я пишу вам как настоящая победительница, но пару лет назад мне было совсем не до шуток. Все дело в том, что я страдаю редкой болезнью (мой врач предпочитает говорить – «нарушением»), которое называется «клептомания». Зачем я села об этом писать? Не потому, что особо горжусь этим (тут нечем гордиться), а потому, что почти уверена: встретится еще читательница, у которой – та же самая проблема, но она винит себя, ненавидит, злится и даже не догадывается, что ей делать в такой ситуации.

В общем, все началось в пятом классе школы. Мои родители, увы, разводились, и я это переживала очень тяжело. Они много ссорились, кричали друг на друга (хорошо еще, что я заставала эти сцены редко) и в итоге – разъехались. Что я чувствовала тогда? Это была настоящая горечь, ведь мой привычный мир разрушился. Но папа и мама хоть и прекратили быть мужем и женой, все равно остались моими родителями и часто общались со мной. Правда, по отдельности.
Ну ладно, речь сейчас не об этом. Тогда, когда вся эта заварушка началась, я дико нервничала. Плохо спала ночами, ела мало, концентрация на уроках падала ниже плинтуса. И вот вдруг я почувствовала нечто странное – желание сделать какой-то яркий, адреналиновый поступок. Мне вдруг почудилось, что сильные эмоции и сердцебиение – то, что нужно, когда ты переживаешь, что мне это поможет. В поисках каких-то немыслимых приключений я прожила несколько дней, мое сердце колотилось как бешеное, ладони потели – я ощущала себя так, как будто вишу на краю обрыва и ноги болтаются уже в пропасти.

Одна девочка, назову ее Аней, принесла в школу подарочные купоны – их подарили ей на день рождения родители, чтобы она могла купить в определенном магазине что-нибудь на указанную сумму. В общем, на перемене, когда я дежурила по уборке с еще одним мальчиком, когда он отвернулся, я залезла к Ане в рюкзак, достала эти чертовы купоны и положила к себе.

Что я чувствовала тогда? Наверное, здоровый человек меня толком-то и не поймет: тут не было никакой жажды обладания, радости наживы или еще чего-то злого и криминального. Скорее, я ощущала то, что реализовалась моя потребность: страхи ушли в эти розовые куски бумаги, экстрим был пройден, как будто бы совершен сумасшедший прыжок с парашютом! Хотя чувства были смешанные – с одной стороны, я ощутила радость, с другой – тревогу.
Через час, когда эйфория прошла, на меня напал жгучий стыд. Как я – я! – могла украсть? Как вообще мне такое пришло в голову? У меня семья достаточно состоятельная, попроси я родителей сделать мне подарок – они бы только рады были, тем более что сейчас находились на стадии развода и очень старались подсластить мне горе.
Потом я помню ужасные часы до окончания учебного дня: сидела, смотрела на стрелки настенного циферблата, маялась, места себе не находила, опускала глаза каждый раз, когда ко мне кто-то обращался. Все это закончилось тем, что я разорвала эти купоны на тысячу кусочков и выбросила в урну.

Никто ни о чем не спрашивал меня ни на следующий день, ни через день, ни через неделю. Судя по всему, Анины родители решили, что дочь потеряла подарок – она и вправду была рассеянная.
Но пагубная потребность никуда не ушла. Желание снова что-то украсть усиливалось во мне, разрасталось, становилось все более и более сильным. Я не хотела, подчеркиваю, ничем обладать. У меня не было никакого материального интереса, никакой зависти. Я просто хотела воровать. Мне это было зачем-то нужно.

Потом вереницей последовали кражи. В магазине и у одноклассников. От цветастого мела до ярко-желтого фломастера. От резиночки для волос до, не поверите, пары сандалий на сменку.

Когда я забирала все эти «богатства», у меня было какое-то измененное состояние: я и правда не знала, что творю. Мозг отключался, я как будто не контролировала себя. Более того – я даже могла забыть, что я крала и у кого. Зато обнаруживала целые богатства у себя в карманах, у компьютера, в сумке. Прятала их, конечно, не до конца осознавая – зачем.
К шестому классу у нас в школе уже серьезно стали говорить о воровстве. Никто в это не хотел верить – ну, мало ли, дети всегда что-нибудь теряют, к тому же добрую часть вещей я даже умудрялась подкидывать владельцам. Но когда учительница решила с нами об этом «серьезно поговорить», произошло самое странное: я даже не связала эту беседу с собой. Мне казалось – она рассказывает о каких-то преступниках-старшеклассниках, из тех, кто пьет пиво на лавочке у школы и с кем лучше не иметь дела. На самом же деле родители забили тревогу, понимая, что кто-то в нашем классе ворует.

Начали подозревать меня. Вокруг комом росли разные сплетни и догадки. До бойкота не дошло, но многие одноклассники и ребята из параллели стали держаться от меня подальше. И наконец поступил звонок, который меня очень напугал, но оказался спасительным: мама Юры, мальчика из класса, позвонила моим родителям, чтобы сообщить, что у сына пропала игровая приставка. Точно такая же, которая «случайно» обнаружилась в моей секретной тумбочке, которую я не разрешаю трогать.

Мама разрыдалась, вызвала папу, они стали охать и ахать, придумывать для меня всяческие наказания, даже детским домом грозились, помню как сейчас…

Потом, когда все затихли, родители начали задавать глубокие философские вопросы, из разряда «зачем тебе это нужно и что ты этим хочешь добиться». Я что-то мямлила, что ничего не понимаю –разум отключен, вообще не помню, как оно все происходит…

Меня решили протестировать у врача-психиатра. Какого же было всеобщее удивление, когда доктор сказал, что я ворую не со зла и не из каких-то пагубных побуждений. Папа обрадовался, а мама жутко огорчилась: рыдала в кабинете, переживала. Но доктор ее успокоил: сказал, что такое заболевание лечится препаратами, и что к морально-этической стороне оно не имеет никакого отношения.

Мы все обрадовались, что проблему обнаружили и поняли. Я была рада, что я не преступница и что есть спасение от моей проблемы. Мне даже справку выписали для милиции: мол, я страдаю заболеванием, и если меня поймают, то я могу достать эту справку и предъявить ее вместе с украденными вещами. Теперь все знают, что никакой я не преступник, а девочка с одной маленькой, но не самой приятной проблемой.

Что ж, оставив страхи позади, я приступила к лечению. Сначала ходила к доктору по два раза в неделю, потом – реже. Мои родители поговорили с учительницей, и та объяснила всем ребятам, чтобы они не пугались и относились ко мне с пониманием. А знаете что? Меня многие тогда поддержали, вместо того чтоб осудить. Я поняла, что если ты делишься своими проблемами, а не прячешь и не отрицаешь их, то тебе придут на помощь, ведь люди – не злые монстры, понимают, что в жизни бывает всякое.

Через полгода после начала лечения я прекратила воровать вообще. Иногда я боюсь, что пагубная привычка может вернуться – она окажется сильней меня, если в жизни произойдет какое-то потрясение. Ведь я воровала не от хорошей жизни, а из-за того, что во мне зашкаливали негативные эмоции. Теперь я научилась справляется не только с клептоманией, но и со своими переживаниями: спустя два года стала гораздо сильней. Поскольку я не хочу (нет, не боюсь, а просто не хочу) ощутить новый приступ, я, как и учил меня врач, внимательно взвешиваю свои реакции, контролирую чувства, учусь себя приводить в порядок, успокаивать, утешать. Учусь справляться с тем, с чем не каждый взрослый справится…

Да, доктор был прав, изложив эту историю на бумаге, я испытала еще одно облегчение. Всем девчонкам, которые страдают разными отклонениями в поведении, советую – не держите это в себе. Ищите выход!

Я очень рада, что из-за этой истории я научилась быть сильнее своих страхов и душевных болей, решать проблемы, а не плакать в подушку, понимать, что жизнь прекрасна, а не искать этому постоянные доказательства.
Настоящее имя мое не пишите, пусть будет так:
Наташа, 14 лет».